|
История эта приключилась в маленьком украинском селе, что раскинулось под леском да над речкою. Ее старые люди рассказывают, когда собираются вместе, и то только шепотом, чтобы не накликать беду: между собой повторяют, вспоминают, добавляют новые детали. Где здесь правда, где ложь - никто уже не разберет.
А началось все давным-давно, когда ещё в рощах по ночам плясали мавки, а в городах едва начали стелить улицы камнем да песком. Вот из одного такого города и пожаловал в село знатный да богатый парубок: начитанный, умный, красивый. Все сельские девчата тут же приноровились ходить мимо его дома за водой - авось заприметит. Но Петро, так его, значит, звали, сразу положил глаз на одну из них, Лесю, белявенькую, стройную и юркую. Она, бывало, идет по улице, да на дорогу смотрит, на Петра, как другие, не поглядывает. Задело это его, или как, но только понял он, что в город назад без Леси не поедет. Однажды подошел к ней, поздоровался, помог ведра до дому донести, так всё и началось: то там они встретятся, то тут, в лесок сходят погулять, потом до оврага. Оба радуются, расцветают и даже светятся счастьем!
И только хотел было Петро предложить Лесе замуж за него идти да к родителям в город переезжать, как красавицу его будто подменили. Была веселая да румяная, стала бледная да пасмурная, не смеется больше, не придумывает шалости, а лишь сидит да с тоской на все поглядывает. Пытался Петро ее развеселить, но все бесполезно! А тут ещё завела разговор, что лето окончилось, пусть он-де едет поскорей к себе в город, ее забывает. Расстроился парень, конечно, но стал выспрашивать: что да как, вдруг, думает, помочь смогу, девицы, они любят сами себе беды выдумывать. Помялась Леся немного, а потом начала помаленьку рассказывать:
- На беду ты меня встретил, - говорит и еле слезы удерживает. - Нагадала мне одна умная женщина лихую судьбу: мол, доживем мы с сестрой обе лишь до 18 лет, а тогда от неизвестной болезни одна за другой сойдем в могилу. И вот Одарка слегла, бредит, по постели мечется, никто такого раньше не видывал! Значит, и мне туда скорая дорога. Ей ведь всего три дня, как восемнадцать исполнилось.
И плачет, слезами заливается...
- Нет! - говорит Петро и встает. - Такой я тебя видеть не могу, пойдем к твоей Одарке, посмотрим, что стряслось, а тогда и говорить будем! Ишь, придумали! Нагадала... Судьба... Люди, что куда умнее твоей колдуньи, доказали давно, что судьбу свою человек сам делает, на то ни разрешения, ни благословения ничьего не надо!
Успокоилась Леся маленько и повела своего жениха домой. А там и вправду беда: все плачут, мать в панике по дому бегает. Подошли к ней, стали расспрашивать, что, мол, нового? Она и рассказала, что приезжал доктор из соседнего села, самый известный в здешних местах, долго-долго хворую осматривал, наконец выписал какие-то редкие, дорогие пилюли, обозвал Одаркину болезнь какой-то иноземной лихоманкой, которую медицина не лечит, перекрестился и ушел. Рассказывает, а сама сквозь слезы все твердит: "нагадала" да "предсказание". Разозлился Петро, как ногой топнет, как закричит: "Что это ещё за предсказание? Давайте приведем сюда вашу гадалку, она нагадала - она и разгадать должна. А то и забыла-поди за столько лет-то, что перед тем накаркала, нагадает теперь что другое!"
Вздохнула хозяйка тяжко, да делать нечего, повязала платок, побежала.
К ночи вернулась она вместе со старушкой, чахленькой, худенькой, только глаза огнем горят да по хате шастают, будто высматривают чего. Как увидела она Одарку, так и принялась браниться, мол: "У меня дел и так много, а вы попусту дергаете! Сказала ведь один раз - пора пришла вашей дивчине, так с тех пор ничего не поменялось! Лучше судьбу не искушайте, дайте ей помереть, не то хуже будет!"
Петро тоже разозлился, говорит, указывая на Лесю:
- Так это что, получается, ты кого-нибудь по плохому настроению вычеркиваешь, а им теперь - помирай? Ты лучше, старая, бери свои гадания назад, а то я не люблю обижать стариков!
Ничуть ведьма не испугалась, только усмехнулась как-то недобро, подошла к Лесе и стала нашептывать: "Ты, красавица, его речами не соблазняйся, пусть будет так, как вам с сестрой на роду написано - время вышло, ничего не поделаешь, может, дальше легче будет, а его не слушай - он тебя до добра не доведет!"
Тут уж Петро вскипел не на шутку, чуть не кидается на старуху, знай своё твердит:
- До какого бы добра я ее не довёл - всё лучше будет, чем смерть! Пока не поможешь нам, поганая, из хаты тебя не выпущу. Раскладывай свои карты, перегадывай все сначала!
Снова ведьма качает головой да ещё вздыхает тяжелехонько:
- Глупый ты человек, чтоб ее спасти, одних карт мало. Судьба - она баба несговорчивая, чего один раз раздала, назад не берет... Ну да ладно, хлопчик, чувствую я в тебе силу потаенную - может, и выйдет у тебя доле своей попротивиться... Эх, да только добра-то от этого мало будет... Так что подумай - готов ли ты, окромя своего желания, ещё десяток получить?
- Что ты, старая, мелешь? - опять злится Петро. - Обещалась уже помочь, выполняй, не надо мне проповеди читать!
Ведьма про себя что-то забормотала, а потом и говорит каким-то странным голосом, словно из-под гробовой доски:
- Коли я правильно мыслю - будут у вашей больной на груди следы от укусов, будто старые раны, неопасные...
- Верно, - встрепенулась мать Одарки, - ее ещё в детстве там собака лапами помяла, я вчера вроде бы заметила, что шрамы покраснели, да думала, просто от болезни.
- Ну а раз заметили - то это и вся моя подсказка! Посмотрите, что с ними ночью будет... Только не наживете вы от этого добра... С этими словами старуха ушла, а Леся и Петро, озадаченные, стали думать-решать, что с этим дальше делать. Пока загадками мучились, уже и стемнело. Погасили они свечку, родителей спать уложили, а сами спрятались за сундуками, что стояли в Одаркиной комнате. Но время тянулось и тянулось, во всем селе уже спать положились, звезды по небу пошли, светят, в окно заглядывают, а ничего не случается. Неужели, думают, обманула их ведьма?
И вдруг в комнате будто промелькнула тень - на мгновенье звезды спрятала и снова открыла. Что такое? Стал Петро присматриваться и видит - сидит на Одарке верхом черная собака и пастью своей страшной целится ей в горло. И все так тихо, ни шороха, ни ветерка. "Господи Боже, - мысли в голову лезут, - никак сама смерть?"
Но тут срывается вдруг Леся со своего места и на ту собаку кидается, начинает бить ее попавшейся под руку метлой и кричать почему-то по-кошачьи: "Брысь! Брысь!". Собака отрывается от Одарки, на сестру ее тлеющими, как угли, красными глазами смотрит и скалится.
Смутился Петро, что трусливее своей невесты оказался, тоже вскочил, схватил кочергу, что на всякий случай рядышком приготовил, подбежал и ка-а-ак хрястнет тень по спине, удивился даже, какой сильный звук получился. Тут уж собака голос подала - и воет, и скулит, и будто бы человеческим голосом плачет. "Вот ведь как, - думает Петро, - видно, оборотень кровь из нашей Одарки пил!" И давай собаку со всей силы кочергой лупить, насилу она вырвалась и, волоча за собой лапы, убежала через окно.
Весь дом к тому времени уже проснулся и был на ногах - ворвались родители в комнату, глядь - всюду кровью забрызгано, кровать Одарки порвана, истоптана, а сама она глаза открывает, на всех вроде бы спросонок смотрит, лучше ей, значит. Как тут все обрадовались - ну героев обнимать да благодарить. Один только Петро мрачный, все ему нехорошо: "А что будет, - говорит он, - коли собака эта бессмертная, вернется дело своё закончить, чуть подлечится? Или Одарку в покое оставит, а за Лесей станет охотиться? Нет, так не годится, нужно ее выследить и добить, чтоб людей больше не смущала!"
Сказать-то сказал, а что делать, не знает... Да тут дед Лесин, старый, беззубый, седой, как лунь, вмешался:
- Слыхал я от своего прадеда, что тот, когда мальчонкой был, однажды ночью с отцом с охоты возвращался и подбил камнем черную кошку, которая к ним приблудилась, всю дорогу следом шла и мявчала как-то странно, будто просила чего-то. Подбил в голову, насмерть. А на следующий день ведьма на их семью чары навела, мстила за эту самую кошку, которая оказалась ее дочкой! У прадедова отца тем летом вся скотина перемерла, поле высохло, дети переболели... Вот как оно бывает... Пойди-ка ты, сынок, наутро по селу, да посмотри, кто из сельчан станет на побои жаловаться! Авось и получится...
Как сказал, так Петро и сделал. Утром встал, помолился, с Лесей попрощался и начал село обходить: в каждый дом заглядывает, о здоровье справляется, не успокаивается, пока своими глазами каждого не переглядит. Но никто ничего не знает, все плечами пожимают, удивляются. Наконец, уже под вечер, когда не осталось в селе ни одного дома, куда бы Петро ни заглянул, додумался он спросить в последней хате, не живет ли неподалек от деревни ещё кто? Хозяин лысину свою почесал, подумал, а после и говорит:
- Помню, в трех верстах отсюда, на опушке леса старый лесник жил. Да только никто его уж больше года не видел - совсем он перестал показываться людям, должно быть, помер. А какой странный был человек. Поговаривали, что он знал язык зверей лесных! Бывало, идет по дороге, а неподалек собака забрешет, али птица закричит - он и остановится. Слухает, слухает, головой качает, будто бы понимает! Так ты сходи, посмотри, во-о-о-н по той стежке, прямо к его хате и выйдешь.
Поблагодарил Петро хозяина и пошел к лесу. В сумерках уже набрел-таки на избушку, да только в окошке ни света, ни движения какого, мертво все. На подоконниках плесень, в дверях паутина, дорожки травой поросли...
"Жаль, - думает парубок, - а я-то уж решил, что на верный след напал!"
Покружил он вокруг двора, да делать нечего - домой побрел. Идет, печалится, что ничем своей Лесе не помог, только день загубил. И вдруг глядь - навстречу ему старик страшный, грязный, тащит за собой вязанку веток. Стал к нему Петро присматриваться и заметил, что хворост-то у деда весь зеленый, молодой, на растопку не годится. Что-то тут неладно!
Поравнялись они со стариком, тот глаза на него поднял, черные, как ночь, злые и глубокие. Омут, да и только! Прогнал Петро страх, поклонился, стал свою помощь предлагать, поднести, а между делом и спрашивает, зачем, мол, могут понадобиться такие молодые ветки в хозяйстве?
Дедок ни слова, губы сжал. Вязанку, правда, с плеч снял, нагрузил ее на парубка. Шли они весь путь до дома молча, только сухие листья под ногами шаркали. А когда оказались около сторожки, откуда Петро только пять минут назад ушел, она оказалась чистенькой, свеженькой и уютной - чудеса, да и только!
"Непростой это дом, непростой это старик!"
А между тем Петро хворост в углу двора сгрузил, плечи размял и опять с расспросами полез: "Может, ветки в дом али в сарай занесть? Зачем они вам?"
Дедок как фыркнет, как посмотрит на Петра - у того аж дух перехватило, до того этот взгляд ему недобрым показался.
- А это, - говорит старый, - постелить моей собаке будку. Ей вчера какие-то озорники все кости переломали.
Петро прямо передернулся весь. Вот оно, попал!
- А-а, значит это ты, колдун проклятый, судьбы людские коверкаешь, жизнями распоряжаешься?
Старик на него смотрит и отвечает:
- Это не я, а ты с долей играть пытаешься, надумал тоже! Только даром здесь ничего не получишь, нужно сперва такую честь заслужить. И так ты у судьбы в долгу, вчера ведь все по-твоему вышло. И что же ты сегодня пришел? Опять, выходит, надо чего-то...
- Ты мне зубы-то не заговаривай! - перебил его Петро. - Знаешь, поди сам, чего мне надо! Чтобы ты, ведьмак, больше по селу не ходил, людские души с телом не разлучал! Ни невеста моя, ни другие тобой приговоренные умирать не должны! Ещё мне надо эти места от нечисти освободить, тебя прогнать, да зубы твои ядовитые вырвать!
Старик отвернулся от парубка и принялся хворост перебирать, а у самого плечи меленько так дрожат - смеется, значит. А потом и говорит:
- Ты много-то на себя не бери. Особливо в тех вещах, где ничего не смыслишь! А то ведь хуже будет!
- Пугаешь? Только я тебя, поганого, не боюсь!
- И правильно делаешь, потому, что я ни сделаю - все правильно! Кого мне прикажешь за собаку мою больную наказать? Работа ведь ждать не будет, пока она вылежится?
Петро тут же глаза закрыл и стал быстро-быстро креститься да молитву про себя повторять. Через минуту смотрит - ничего не случилось, ничего с ним колдун не сделал, стоит просто да своим этим взглядом смотрит. "Испугался, заробел? - спрашивает. - Не бойся, я пока мирно тебе предлагаю, чтобы все исправить да лиха избежать, поработай здесь. Только пес мой поправится - пойдешь себе подобру-поздорову, куда захочешь. Правда, красуни своей ты уже не застанешь - скоро и ее время придет".
- Никогда я на угоду твою нечистую не соглашусь! Не верил я, что сатана существует, но уж раз увидел - работать на него все равно не стану! Ничего ты со мной сделать не сможешь! Ещё я с тобой поборюсь, ещё мы увидимся!
- Уж это-то я знаю, - проговорил старик и спиной к Петру обернулся, словно и не замечает его. Тот быстренько взял ноги в руки, да в лес - хватит с него на сегодня приключений. Бежит, а сам "Отче наш" нашептывает...
И все же не было ему причины не радоваться! Никак одолел он своим упорством колдовские козни и заклятия, недаром ворожка про силу потаенную говорила! "Приду, - думает, - домой, заберу Лесю и уеду в город, к родителям, ищи нас тогда, свищи, проклятый колдун!"
С такими мыслями дошел он до дома, а там... Хозяин понурый, мрачный сидит, глаз не кажет, мать руки ломает да дурным голосом всех на свете проклинает. Что такое? Рассказывают Петру, что Одарка-де поправляется, а вот Леся, сердечко ихнее, слегла в одночасье. Да не просто слегла - будто умерла совсем, ни слова не говорит, никого не узнает, в потолок пустым взглядом уткнулась и почти не дышит! Понял тогда Петро, что зря радовался и похвалялся, лесничий наказал-таки их за собаку свою, только с другого боку... И так тяжко стало у него на душе, так недобро, словно он сам свою невесту убил. Но что делать? Позвал он гадалку уже знакомую - та плечами пожимает, мол, не в моих это силах, душа Лесина у кого-то в полоне...
Знал Петро, кто на дивчину покусился, кто злобу свою на ней вымещает, но напрасно он думал, что все будет так же просто, как и вначале - никакая собака ночью в дом не показывалась, никакая нечисть по двору не летала. Пришлось утром снова собираться и в лес идти. И погода, как назло, такая промозглая и слякотная - лучше бы и не жил на свете!
Идет Петро, бредет тропочкой лесной, а сам думает, как ему Лесю-то вылечить? Силой али уговорами колдуна не возьмешь, ещё чего доброго сам в неприятности влезешь, тогда какая от этого польза? В ноги броситься да умолять начать - тоже не выход, стыдно! Решил, как и начал, - упорством да смелостью брать, и дай Бог помощи.
Вот уж за поворотом и сторожка появилась, стоит, окна открыты, чистая, светлая, будто насмехается над ним. Петро волю в кулак собрал и шаги даже ускорил. Приближается, видит - старик что-то на огороде делает, копошится, на коленках ползает, но в тот момент, когда парубок его заметил, поднял глаза, с земли встал и идет навстречу.
Смотрит Петро на деда, а что сказать, не знает. Наконец отважился.
- Что ж это ты, старый, - говорит, - на невинных да беспомощных людях в подлости своей практикуешься? Чем тебя голубка-то эта обидела? Меня бы и карал!
- Э, нет, - колдун головой качает. - От своего ты вчера отказался! Что же мне было делать - собака-то моя под вечер умерла, вот я и взял на ее место Лесю, той и так недолго осталось. Но это плохо, конечно, не без того, не женская это работа, души умирающих освобождать:
Петру вдруг жалко ее да себя стало, прям мочи нет, воюет тут сам с нечистой силой, сделать ничего не может, пропадать осталось, и только...
- Ладно, Бог с тобою, - говорит он, собравшись с мыслями. - Согласен я на твою угоду - только Лесю мою отпусти да оставь ей жизнь! Душа у ней, как лесное озерцо - чистая, праведная, не за что ее убивать.
Но старик опять смеется, опять головой качает:
- Вчера угода была за одну жизнь, Одаркину, и собака моя жива была, сегодня все по-другому - ты уже за двоих просишь. Так что и угоду поменять придется! - И хитренько так на Петра смотрит: согласен или возмущаться станет. Но тот, как ни странно, присмирел, голову только опустил и кивает, так, мол, ничего с тобой не поделаешь...
- А согласен - слушай. Раз уж решил ты разузнать, что такое доля людская да как она делается, помогу тебе в этом. Возьму твою душу в услужение на 20 лет, посмотришь на все изнутри, что да как. Только служба эта нелегкая! Быть тебе в собачьей шкуре, которую ты души лишил позапрошлой ночью, и хоть обращаться я с тобой хорошо буду, да и поймешь за это время многое - все равно не раз пожалеешь, что на свет народился да Лесю свою встретил! Ну так как?
Помолчал Петро, горько ему стало. Что же это - выходит, сейчас невеста его в теле-то собачьем мучается? Думал-думал, спрашивает:
- А с ней что будет?
- Раз уж ты упрямый такой, останется Леся жива, только лучше тебе за нее сейчас не просить и позволить спокойно в другой мир отойти - не понял, что ли ещё, что с судьбой не шутить лучшее будет?
Петро ушам своим не верит, головой качает:
- Да что ты? Для чего ж я всё это терпеть буду? Как мне по земле ходить, зная, что ее там нет? Обещал, колдун, так уж выполняй - пусть она долго-долго, моя красавица, живет, своей добротой людей радует!
- Ладно уж, - говорит дед, странным взглядом на Петра глядючи. - Раз ты не смыслишь ничего в том, что происходит, оставлю за тобой право жизнь ей мерять - оборвешь, когда захочешь, так тому и быть!
Парубок ещё маленько над словами его подумал - нет ли где подвоха, да что думать-то, коли через пять минут тебе собакой на луну выть, и согласился.
- Хорошо, - говорит лесничий, - раз так - иди в дом, а я пока сварю для тебя зелье...
Петро побрел тихонько в избушку, на солнышко поглядел в последний раз, Лесю свою вспомнил, эх, не скоро они увидятся. А тут вдруг смотрит - лежит под крылечком та самая собака, черная, грязная, только взгляд у ней не злобный, а жалкий какой-то, запуганный, будто ее целый день до этого били. Петро сел рядышком, погладил псину за ухом, потрепал по шее, а она возьми и лизни его руку... Тогда только и понял парубок, зачем на угоду эту идет, может, даже на смерть или вечную неволю у нечистого...
Зашел он в дом, осмотрелся, лавку подходящую нашел и улегся...
...Открывает Петро глаза, голову поднимает, а ничего не видит, темень кругом. Только чувствует - пить ему хочется. Пытается встать да на ощупь к кадушке пойти, да не может - ноги не слушаются. Потом поворочался, к темноте привык, видит... Мать честная, да у него же четыре ноги и хвост! Значит, вправду колдун его в собаку превратил!
Но тут в голову ему полезли мысли, а всё ли правдиво, жива ли Леся, здорова ли? Кое-как поднялся он, пошатался и затрусил по знакомой тропинке к дому. Бежит, и все ему таким дивным кажется: деревья стали по-другому нашептывать, будто не шелестят они, а истории свои рассказывают, кто жалуется, кто боится, кто ждет чего-то, небо иначе светится, бездонным оно стало, но только не таким пустым, как раньше. И даже камни, будто бы на него тайком поглядывают, равнодушно так и лениво.
Добрался он к селу, а там жизнь кипит, варится. Детишки бегают, веселенькие такие, маленькие, горя его не знают. Захотел Петро подойти к ним, поиграть, а не тут-то было, стали хлопчики камнями в него метить - еле лапы унес! Вон баба пошла с коромыслом, такая старая, толстая, а добрая, вроде, вода у нее из ведер выплескивается, а она думает, ничего, ещё раз схожу. Идет и не знает, что через годочек срок ее выйдет, и ничего с этим не сделаешь...
Ходил так Петро, ходил, людей разглядывал и позабыл даже, что как человеком был, ни мыслей их не понимал, ни сроков. Единственное, что запомнил, это к кому идет. Нашел домик нужный, подкараулил, когда свет погасят, и - шасть в сени. Лапами на двери подналег, отворил и тихонечко по комнатам прошелся. На месте его Леся, спит, голубонька, ровно дышит, только всхлипывает иногда, видно, сны ее мучают недобрые. И Одарка рядом, та совсем уже здорова - румяная, пышная, во сне улыбается... Только вот волосами бы ей обрасти не помешало - белыми, пушистыми, как у болонки, он таких в городе видел, тогда бы совсем красавицей была. А теперь пора уходить, как бы кто не проснулся!
Вернулся Петро успокоенный в сторожку, нашел хозяина, он ему даже симпатичным показался, когда мяса кусок из кухни вынес... И потекли его собачьи будни. Все бы ничего, да только две вещи его мучили: первая - это тоска ужасная, что, бывало, накатится, сердце в тиски зажмет и давит, давит, ничего бы не видел и не слышал в такие дни, лежал бы и скулил. Воспоминания полезут, как человеком был, чего делал, где жил, но самое ужасное - косточки выкидывал на улицу! Их же там другие собаки находили! А второе - это то, что временами он получал приказы, иначе и не назовешь, найти кого-нибудь. Тогда он шел, повинуясь чутью и точно зная куда. А что делал - страшно представить! Он не любил эту работу... Бывало, бежит-бежит, найдет дом, заберется, найдет кого надо, и укусит. И как-то странно укусит, не как обычно, люди даже не просыпаются, иногда даже сразу умирают, а все равно не поймут, за что, почему, глупые, одним словом! Или просто найдет, потреплет, а бывало, и изорвет в клочки... В первый раз совсем страшно было - он тогда ещё не знал, что это просто и неопасно. Помнится, зима была, он по лесу бегал, зайцев пугал, и вдруг стал, насторожился, чувствует, будто зовет его кто. Побежал, потрусил. Прибегает на зов, смотрит - человек с другими такими же дрова рубит на опушке, и вроде бы все они одинаковые, но только этот словно красным помечен, или пахнет так, или звучит. Короче, долго не разбираясь, Петро на него из-за куста бросился. Бросился и сам удивился: зачем? И вроде бы помнил тогда, что люди живые и их нельзя кусать, а только понимал, что надо - и все тут! Потом, конечно, легче стало...
Лежит Петро в будке, вспоминает всё это, и так на душе мерзко становится, словно знаешь, что чего-то делать нельзя, а все равно делаешь.
Живет он так уж и со счету сбился сколько лет. Его и кормят, и поят, и делать ничего целый день не надо, а он нет-нет, да вспомнит, как человеком был и оттого ходить ему в собачьей шкуре не пристало. Тогда идет к озеру и смотрит на своё отражение - не стало ли оно человеческим? Нет, не стало! И опять, хоть вой... А то ещё думать начнет - мысли-то никуда не делись, просто силу над ним потеряли - понимает, что собаку тогда зря убил, не от нее зло исходило, что умником себя чувствовал зря и напрасно в силы потусторонние не верил.
Открывает Петро глаза и вдруг... Мигом его будто факелом осветило - все он вспомнил, где был, что делал, кто такой его хозяин, и почему он сам столько лет на четвереньках по холмам бегал. Но от воспоминаний этих легче не стало, наоборот - стыд один! Петро злой стал, на руки-ноги свои смотрит, не узнает. Эх, вернуть бы все на место, да поздновато, раньше надо было выбор свой делать. Вспомнил Петро и про Лесю, как она там, жива ли, помнит ли его, ждет ли? Хотел уже было идти, но смотрит - в дверях лесничий застыл - его разглядывает:
- Ну как ты, милок, себя чувствуешь? - спрашивает, да так ехидно, едко.
- Неужто и впрямь двадцать лет прошло? - не верит Петро.
- А ты иди в деревню да спроси...
Не говоря более ни слова, парубок вскочил да прямо через болото домой понесся, это он когда собакой был, короткую дорогу отыскал. Бежит, ничего по сторонам не замечает, одна мысль у него - Леся! И не беда, что она за эти годы состарилась, подурнела, может быть, главное, чтоб глаза по-прежнему глядели да голосок звенел...
Вот она, хата знакомая, обветшала маленько, давно не крашена, заборец покосился, а так все по-старому. Врывается Петро в сени, невесту свою зовет, а никто не выходит. Стал он комнаты обходить - пусто, только какая-то маленькая старушечка с трясущейся головою на печке сидит да что-то про себя лопочет.
- Где все? - кричит ей Петро. - Где Леся?
А та в ответ какую-то околесицу понесла, ничего не разберешь. Тут парубоквспомнил про поле, конечно, они все работают! Кинулся туда, прибегает - видит гурток детворы, женщина какая-то, толстая, румяная, да муженек ее рядом, дело у них бойко идет, радостно.
- Кто вы такие будете? - спрашивает Петро тетку, а сам уже признал, пока спрашивал. - Никак Одарка?
- Я! - Та глаза выпучила, не знает, кричать ей али смеяться. - Петро? Где ж ты был все эти годы? - а сама, глупая баба, за руки его хватает, с мужем, детями знакомит, чуть не плачет. - Это спаситель мой, - всем говорит, - сколько лет не виделись!
- Стой! - перебивает ее Петро. - А где Леся?
Одарка голову книзу клонит, рукой глаза прикрывает, видно, нечем его обрадовать.
- Неужто померла?!
- Нет, жива, - отвечает, - только лучше бы ей было помереть тогда. Она как от болезни оправляться стала, сама не своя сделалась, лает всё по-собачьи, лопочет что-то, от родни вырывается, в село на люди выскочит и начнет всех встречных собак твоим именем называть, гладить да целовать, уж мать с нею намучилась! Только один день за все эти годы была Леся счастлива да улыбчива - когда отец помер. Она тогда всю ночь перед кроватью его сидела, сама настояла, говорила: "Он придет", а потом утром всем рассказывала, что с милым повидалась, а что покойник в доме - ей наплевать было... Теперь уж и вовсе плоха сделалась - целый день на печи сидит, видеть никого не хочет.
"Господи, - думает Петро, - неужто это я ее в доме видел? Не может же человек так постареть всего-то к сорока годам!" Поблагодарил он Одарку и в дом побежал.
Подходит к печке, приглядывается - и впрямь что-то в старушке от Леси его осталось, такая же хрупкая, худенькая. Стал он ей волосы поправлять да приглаживать, она как заурчит, совсем как щенок, когда его за ухом треплют. Да, её лицо, только старое, голова седая, морщинки, кожа дряблая, бледная, глаза чужие, пустые да голодные.
Заплакал тогда Петро, Лесю в охапку сгреб, обнял, баюкает ее, как маленькую, слова ласковые говорит. Она побрыкалась, побрыкалась, да затихла. Через время и вовсе заснула - лицо блаженное стало, страшное. "За что же ты мучилась столько лет? Кабы я знал, такого бы не было!"
Уложил он ее на лавку, а сам - обратно к колдуну поспешил, разговор разговаривать. Прибегает, тот уже ждет его, на крыльце стоит - в дом приглашает. Заходит Петро и сразу обиду свою выговаривает:
- Зачем, проклятый колдун, ты так злобно посмеялся над нами? Чем Леся виновата была? Али в тебе вообще ничего человеческого не осталось, ни совести, ни души? Я собакой двадцать лет бегал, волю твою выполнял, только тем и держался, что встречи с нею ждал, а ты меня и этой малости лишил! А она - после полона твоего и вовсе не оправилась! Нет, нечисть поганая, больше тебе по земле не ходить - по твою душу я на этот раз пришел!
Лесничий руку поднял, успокаивает его:
- Знаю я, зачем ты пришел, только погоди кидаться-то, выслушай пока, что скажу. Ты вот опять слова обидные говоришь, называешь меня колдуном да нечистью, а подумать да понять не хочешь, что тебе столько милостей в жизни привалило и что ты сам своими руками все их заработал. Я даже пальцем не шевельнул. Да и где я оплошал? Ты просил жизни для двоих людей - они живы! Хотел судьбу изменить - изменил, хотел ее изучить - изучил, чего ж тебе ещё надобно? И ещё в одном ты не прав - это не моя воля тобой в обличии собачьем управляла - я тебя кормил, вот и все. Это ты, дружок, с самой судьбой познакомился, она тебя и водила! Жестоко это было, али как должно быть - все вопросы к ней да к себе! Одно ещё напомнить могу - что за смелость твою да за глупость за тобой осталось право самому Лесе срок отмерять. Нужно только подойти к ней да прошептать на ухо: "каждому - своё, мол, отпускаю". А то - хватит ей мучаться - и так ты ее лишних двадцать лет своей любовью на земле продержал! Если теперь хочешь меня убить - убивай, но сперва глянь, кто у тебя за спиной стоит!
Петро быстро оглянулся, а там - знакомая ему собака черная, смотрит, глаза щурит, будто улыбается. И так ему вдруг стало страшно, что он опять в теле собачьем окажется, опять ему людей губить придется, что пулей выскочил Петро из избушки и что есть духу понёсся назад в деревню...
Чем история эта закончилась - старые люди плохо помнят: одни говорят, что парубок этот в город уехал, когда Лесю похоронил, другие - что он в селе доживал и после лесника собаку ту охранял, третьи - что он всю жизнь потом всех убеждал в том, в чем судьба его разубедить пыталась, в том, что ее нету, что мы, люди, сами себе все подстраиваем, а потом это долей называем, жалуемся, а поделать ничего не можем, а четвертые утверждают, что лесник такой вообще никогда в той избушке не жил, а старый сумасшедший старик, о котором поведал Петру житель деревни, умер ровно за год до его приезда и хата стояла все это время запущенной!.. Где правда - кто разберет?
...Как за зеленою дубравой,
За речной седой волной,
Как за глыбами- горами,
За крутыми берегами,
Как за дальней даленой
Там, где вихрь живет
шальной,
Там, куда и не дойти,
Где лежат мои пути,
Правда-матушка живет,
Да меня-пропажу ждет,
Пять дорог да три пути,
По какой к тебе идти?..
Ох, и давно это было! В такие незапамятные времена, что и свериться нельзя, так что я, пожалуй, единственная буду, кто эту сказку помнит. Мне ее бабка моя рассказывала, слово в слово выучить заставила и велела внукам передать, чтобы они, может, нашли способ какой до людей ее донести, а то ведь толку-то от старой сказки, которую никто не знает! Вот я вам на старости лет ее и поведаю. Врать, что была там, да сама все видела, не стану - уж очень давно все это произошло...
Итак, в каком-то иноземном королевстве, что за лесами, за морями лежало, жил-был, как и положено, король с королевой. Богатый да знатный король, наделенный, кроме всего прочего, понятием, что воевать да убивать живому человеку никого не следует, что мирная-то жизнь народу слаще кажется. За это судьба ему счастливая досталась: чего бы этот король ни хотел, все тотчас исполнялось. Но главное, за что он не переставал ихнего заморского Бога денно и нощно благодарить, - это за сына-королевича, что жена ему в своё время родила. До чего же славный вырос Принц! И красивый, и статный, и умный... Да что зря хвалить - сами посмотрите.
Подрос уже молодой королевич со странным ихним именем - Айстар до первой бороды.
...Детство своё он известно как проводил - в разных королевских науках да забавах - охота, там, этикеты, балы... Мало ли чего люди выдумывают, когда им делать нечего... Были у него, конечно, и друзья, такие же, как он сам - маленькие неслухи, были враги - учителя, которые вечно его за парту в самый ясный день усадить пытались, в общем, все, как у людей. Оттого и вышел Принц Айстар смышленым да веселым...
"...Пишу про то, что чувствую и знаю, про то, что мой печальный стих пройдет сквозь вас и вырвется наружу: то с детским смехом, полным добрых сказок, то с теплыми, печальными слезами, иль просто с сожалением мечты, давно ушедшей, долгой ли разлуки или стыда, пронявшего всецело, гнетущего за тот дурной поступок, который вы не в силах оправдать, за тех ночных туманных привидений, что в сны и в мысли беглые заходят... Кто манит вас, кто заставляет бегать? Куда и от кого скрываешь правду? Ты знаешь всё -
...и это не печально..."
И вот, когда стукнуло королевичу сколько-то лет (раньше ведь время другим мерилом мерялось, жили люди то ли дольше, то ли меньше, уж это я запамятовала), призвал его к себе отец и стал издалека да намеками рассказывать, что ему-де, Айстару, уже самое времечко пришло жениться, и что то да се, король с королевой уже и девицу подходящую ему приглядели, и умницу, и красавицу, и работящую, ну и Принцесса она, само собой, не последняя.
Сперва Принц остолбенел совсем, он и не думал, что стал уже таким старым стариком, что ему жениться пора, это ведь, по его разумению, степенные да скучающие только женятся, а ему зачем? Ну, а когда разговор мало-помалу до невесты дошел, Айстар понял-таки, что его мнения никто вроде даже и не спрашивает, дают жену - бери, не обсуждай! Он повздыхал-повздыхал, мол, подумаю на досуге... Так ведь король и этого сделать толком не дает, говорит, Принцесса знатная уже и в гости к ним едет - смотреться, значит...
"...Роптать на долю и искать занятье
Получше да потише... Посытнее,
В том доля человека? Разве верно?
Нет смысла в этих мелких ползновеньях!.."
Был у Принца в ту пору лучший друг, звали его (хе-хе) то ли Звук, то ли Голос, бабка сказывала, только я позабыла (что-то с песнями связано). И вот этот Голос говорит в самый неподходящий момент, как раз перед приездом Принцессы:
- Ты ведь, Айстар, хоть и Принц, а поди тоже человек, имеешь право на счастье и на собственный выбор! Зачем тебе нужна Принцесса, хоть и красивая, да не по вкусу? Ведь отец-то по своему понятию, как для себя, выбирал, но вы люди разные, несовпадающие, как же так? Женишься, а потом будешь жалеть, на отца пенять - мол, не дал даже шансу самому ошибиться.
А к той поре и Принцесса пожаловала. И вправду, знатная, одета хорошо, напудрена. Айстар встретил ее, ручку поцеловал по всему этикету, проводил до умывальника (освежиться, значит, с дороги), а когда дело до разговоров дошло, стал расспрашивать: что ей нравится, где она бывала, чего видела. Тут-то гостья и ошиблась... Стала бы она кокетничать да смущаться - может, ей и светил бы здесь жених, может, и влюбился бы королевич по простоте душевной, да только сказки бы не было... Она же вдруг приосанилась, носик сморщила, веерком обмахивается и говорит как-то в сторону:
- Ах, эти ваши дороги! Чего, по ним катаючись, увидишь, кроме пыли да грязи! А я существо нежное, привыкло к чистоте и уюту, по пути всю красоту свою растеряла: и платья смялись, и прическа растрепалась, и зеркало разбилось...
Послушал это Принц, послушал, да и понял, что это за птица прилетела с ним гнездо вить. Да ещё вспомнил, что Звук ему подсказывал.
Отправился Айстар снова к отцу милости просить...
" Не пройди, далекий, мимо, не забудь свою подругу, где я, с кем я? Тут, с тобою, не предай мою ты память... Разве годы и преграды, разве время, расстоянья твое сердце оправдают, когда снова меня встретишь?.."
- Нет, - говорит Принц, - не хочу я с такой женой век доживать! Это не о ней я мечтал, не о ней думал. Разве можно быть счастливым с мелководной рыбкой, когда самого все больше вглубь тянет?..
Послушал его король, поразмыслил, только ведь не зря про него говорили как про мудрого да доброго человека, поняло отцовское сердце, что тут пора сыну самому себе дорогу искать, путь протаптывать. Жену-то на всю жизнь берут, коли она не по сердцу, значит, и тебе счастья не будет - мытарства одни, даже если она богатая Принцесса. Это, поди, ещё хуже будет! Я глупая старуха, а тоже, чай, жизни хлебнула...
Согласился король с Айстаром и стал к нему всех по очереди соседских Принцесс приглашать, надеялся, что приглянется какая, может, и не затянется дело.
Но не тут-то было. Какую из них ни увидит Принц - от всякой его воротит. Одна, может, и умная, да скучная, другая пусть веселая, но дура. Никто ему не нравится! Красавица не нравится гордостью, злым сердцем да коротким умишком, а простушку ему и вовсе не надо - что это, стыдно будет с ней на люди показаться. И взял он ещё такую мысль в голову, что всякая красота душевная и внешне видна будет, что, мол, если девица снаружи - колода свежерубленая, то и внутри у нее не на что поглядеть - будут только сучья, шипы да занозы. Так он потом по одним только портретам начал судить - какую Принцессу в гости звать, а какой к празднику и поклона не передавать.
"...Ты на что хотел купиться? Продавать лихую душу, так уж дорого, без скидок, ведь вся прибыль и доходы - это все, чем ночью темной сможешь ты рассеять страхи, все, чем вздрогнет сердце, совесть - звоном серебра и злата, когда ты увидишь небо или песню где заслышишь... соловей тебе заблеет, а цветок запахнет гарью... Это все, что ты имеешь, свою прибыль и доходы, - так заламывай же цену!.."
Шли месяцы и годы, Принц слегка поумнел, присмирел, стал иногда понимать свои ошибки, чего молодости не дано, да и не всякой зрелости тоже, но все не мог он найти себе невесту по сердцу. А то ещё снился ему как-то сон, будто бы стоит он на перепутье, усталый, без сил, одежда на нем пыльная, рваная, стоит и не знает, куда ему теперь идти... И вдруг чует Принц перед собой силу небывалую, будто бы она его разглядывает и со стороны наблюдает, да только скрыть себя не может, потому уж очень сильна, аж воздух звенит. Оборачивается он в ту сторону, откуда этот странный источник воздушный бьет и видит сцену: стоят перед необыкновенным белым домом мужчина и женщина, стоят и страшно ругаются. И батюшки, до чего женщина красивая! Лицо бледное, волосы черные, фигурка стройная и высокая! Да только глаза у ней почему-то закрыты... Чувствует Принц, что знал ее прежде, и в лицо это смотрел, и голос этот слыхивал, а вот - когда это было, - запамятовал: И всё кричит эта женщина, слов Принц не разберет, а только понимает, что везде она права, кроме одного, а чего одного, неизвестно! Она злится, руки то к небу, то к своему собеседнику-мужчине поднимает, а Принц ее разглядывает и оторваться не в силах. Вдруг она ногой топает, что-то обидное напоследок бросает и глаза открывает, на один лишь миг, потому что Айстар тут как раз и проснулся, но за этот миг он неожиданно понимает, что источник странной силы покоится в этой самой женщине, только она этого не знает, что дано ей гораздо больше, чем она хочет делать, что в чем-то она не права... В чем? Узнать бы да подсказать ей, жаль, у самого сил нет... Напоследок, словно тень за сном тянется - понимает, что наказание будет этой женщине за такую ошибку: Помочь бы ей - а как?
Вот с тех пор Принц стал вроде как подпорченный, всех Принцесс он теперь с этой красавицей из сна сравнивает. Да разве хоть одна из них может тягаться с той?
И тогда король, видя, что дело не ладится, советует Принцу вместо бездействия поехать самому искать своё счастье. Тот без долгих сборов садится на коня и отправляется куда глаза глядят...
"...Я лежала, а травы шептали
Про огромную пропасть скитаний,
Как летали они семенами
,
Как ударились с лету о камень,
Как росли сквозь осенние листья,
Как дожди их приют размывали,
Как снега их в земле укрывали,
Как тепло им сейчас под снегами..."
Ездил Принц ни много ни мало год. Исколесил всю страну, где только не был, разве что в самых маленьких селах... Ну, а там обитает одна только беднота да нищета, с которой Принцам даже и говорить не положено.
Так он никого и не нашел...
Все, кто встречался Айстару в городах и к кому он заезжал, были людьми богатыми. Они принимали его, устраивали балы и пиры, может, конечно, и с корыстной целью, не без того, дочерей своих в лучшем свете ему показывали, знали, чегобудущий правитель ищет, но все впустую. Как глянет Принц на дочку какого-нибудь богача, так сразу и понимает - не она это! А чтоб совсем не отчаяться, он так себе тихонечко думает: "Эта, мол, толстая да жадная, но ничего, не все ведь такие будут, встречаются на свете и другие, ничего, найду..."
Так он путешествовал и на Север, и на Юг, и на Восток, и на Запад, но везде находил одинаковую картину: встреча, бал, глупые разговоры да неподходящая девушка. Измучался совсем Принц, да только не возвращаться же домой с пустыми руками.
"...Как вам помочь, коль я сама бессильна? Бессильна и бесплотна, словно ветер, весенний и бесхитростный, прозрачный, что налетел, ударился о скалы и ощутил себя внутри материй, материй, что оковывают душу...
Они меня на дно спустить стремятся... Душа упрямится, к вершинам тянет, в выси...
А я, как день и ночь разорванная, помню...
Против законов, вопреки теченью..."
И вот однажды добрался наш Принц до самого последнего маленького городишки, где даже и смотреть-то некого было, середнячки одни, поселился там в маленькой гостинице у самой окраины, вечером отдохнул и стал размышлять, что ему дальше делать. Домой вернуться ни с чем - обидно вроде как, дальше искать - что толочь воду в сите, все равно ничего не найдешь. А что остается? Вздохнул Айстар и присел к окошку. А там... Лето в разгаре, люди, куры - хозяйство, одним словом, и все работают, суетятся, никто ничего не ищет, не мучается.
...И так ему от этого стало грустно, тоскливо...
Но вдруг, словно в ответ на эти печальные мысли, из открытого окна поплыла к нашему Принцу музыка, прекрасная и естественная, пели ее где-то в поле крестьянки, да так громко, что слышно было каждое слово. И Песня эта словно приманивала Принца к себе, будто бы шептала: "Вот я, как это ты меня проглядел?"
"...Ой, да ветер-ветерок, мой ты брат да мой дружок,
Расскажи мне, ветер, сказку, отнеси на бережок,
Там на речке, на реке, на высоком бережке,
Где поют в ночи русалки да где ворон на дубке,
Там, где вешнею порой пляшут девки с детворой,
Там, где сморенный годами сидит парень молодой.
Он не плачет, не смеется, не робеет, не поет,
Он себя найти не может, жизни али смерти ждет,
Он искал в лесу водицу, на реке искал дрова,
Не нашел и очень злится, что днем - Солнце, не Луна.
"Где ж теперь искать мне камни, коль в пустыне не найдешь,
Красота где, коль сменил я столько туфель и одеж?
Разве я чего не знаю? Разве чем-то не хорош?
Поищу любовь под лавкой, разве там-то не найдешь?..."
О чем там в этой Песне пелось, хоть убивайте меня, не помню, только о чем-то очень близком пелось, таком близком, что Айстар едва не расплакался, ему даже показалось, что Песня назло насмехается над его горем и дразнится...
А когда голоса крестьянок смолкли, сменившись обычными будничными звуками, смехом, перекриками и скрипами, Принц вдруг решил обязательно поговорить с певшими. На что он надеялся, непонятно, может, на то, что если Песня знает вопросы, которые он так часто себе задает, то знает и ответы? Или просто хотел послушать что-нибудь ещё и успокоиться? Ведь знаете, как оно бывает - на сердце печаль - разбей ее пополам, поделись с кем-нибудь - оно и попустит, а ежели ещё частушки стоящие послушать - э-э-эх, тогда и вовсе хорошо становится, куда только все девается? А и много ли человеку надо, ежели подумать - воздух, чтоб отдыхать, да земля, чтоб работать... Жаль, вам, современным людям, этого не понять, то вам то подавай, то это, словно вы уж и не из нашего теста слеплены!..
Одним словом, встал Принц и направился в поле.
Разыскал там самых горластых баб, стал расспрашивать: не они ли пели, да откуда Песня, да про что? А бабы ему веселые попались, с шутками, прибаутками отвечают, как у них-то заведено: мы, мол, пели, а про что Песня - так это всем про разное: богатым про воров, бедным про похлебку, ну а уж про что ему - про то он один знает! А откуда Песня, тоже известно - из души здешние бабы поют, ещё, правда, ртами пользуются...
Послушал их Айстар, послушал, а как надоело ему в таком-то щебете разбираться - прикрикнул. Что вы меня, луженые глотки, за дурня держите, я вам про Фому, вы мне про Данилу, отвечайте, как вопросы задаю! Кто Песню писал?
Бабы смехи поуняли, стали понятливее рассказывать. Что есть, мол, недалеко от нашего села дорога, по ней въедешь в лес, потом мимо холмов да пригорков доберешься до Озер, вот на одном из них и лежит та роща, в которой та деревня, где стоит тот дом, где писательница ейная живет!
Ну что ж, думает Принц, раз делать нечего - попытаю счастья в последний раз, съезжу-ка за советом к этой мудрой женщине. Напоследок только спросил, как ее звать. "Вот неуч, он и вправду не знает, - удивляются крестьянки, - известней ее в народе только король будет, да и то неизвестно ещё кого в молитвах теплей вспоминают! Это же Марушки-красавицы песни, это она, голубушка, помогает нам хоть как-то жизнь доживать, не думать о вечных напастях, веселит, утешает, учит..."
Как жёлтый лист на мокрый мох,
Как блеклый стих в огранке строк,
Как равновесия игра,
Мне шепчет облако: "Пора!"
Оно зовёт меня вперёд,
И я, подпрыгнув, рвусь в полёт.
Туда - туда, за синеву,
Где сны - взаправду, наяву,
Куда, взметнув углом крыла,
Лебяжья песня позвала.
Зачем - туда?
Зачем - в полёт?
Вокруг ведь дел невпроворот?
Я - жёлтый лист,
Я - грани строк,
Я - не пожар, а уголёк.
Так как же - ввысь?
Без крыл, без глаз?
Но шепчет мне полётов глас:
"Чтоб не забыть, что ты могла,
Как быстрый луч, светить сама.
Гореть, сердца отогревать
И, будто облака, летать.
Чтобы, взглянув из черноты,
С тобою камень был на "ты",
И даже он, узнав тебя,
Старался разобрать себя
И унестись за облака...
Но я бескрылая...
Пока...
Айстар странно себя чувствовал, вроде никак и не связана была эта самая Марушка с целью его поисков, а все равно, легчает на душе, когда знаешь хотя бы, куда едешь.
В общем, без долгих сборов, да и что собирать, когда весь скарб давно в одной сумке помещается, отправился он в ту самую деревню. Проехал и лес, и холмы, и озера... И странно, где ни спросит про Марушку эту, везде у людей улыбка на губах выступает, везде люди приветливее становятся, объясняют, показывают, другие даже в гости зовут, словно человек, который едет к Марушке, сразу же становится всем другом. А ещё страннее - чем ближе к тому селу, тем радостнее у людей лица, тем дольше его не отпускают, тем громче разносится по полям смех...
"...Не бойся, спой, раскрой для песни душу, она сама прорвется, как из сети, она давно, сто лет ждала свободы и умоляла выпустить на волю. Тогда ты с удивлением заметишь, что столько звезд остались без вниманья, дожди, снега роняли свои слезы, чтоб заслужить лишь разговоры о погоде..."
И вот стоит Айстар перед маленьким уютным домишком, таким ухоженным да беленьким, что и описать нельзя. Зарос там весь двор цветником, а за ним садок - сплошь яблони да сливы - деревья полезные, не то, к чему он у себя во дворце привык - фикусов, там, пальм никаких нет! Стоит и разглядывает его в ожидании, когда же покажется Марушка, а то она, должно быть, заболела, раз сидит дома в такой солнечный день.
Потом пригляделся Принц, смотрит - на лавочке под окошком девчоночка сидит - такая ладненькая, пряменькая да беленькая, ни дать ни взять - майский цвет али какая водяная лилия. Волосы у ей нежные, дымные, как первый снег, а глаза прозрачные, яркие, на солнце сверкают, играют, отливают, что твои самоцветы!..
Айстар смотрел-смотрел на этакого ангелочка, а когда решился заговорить, так ничего умнее не придумал, чем спросить, дома ли Марушка, о которой так много говорят в округе?
Девчонка засмеялась беззаботненько, белые зубы показала, а потом и заговорила таким звонким голосом, который, кажется, и создан был только для церковных песен: "А зачем вам Марушка? - спрашивает. - Вы, конечно, тоже хотите позвать ее петь на какой-нибудь свадьбе? Так вот - она сама не поет, только слушает".
Айстар стал убеждать девушку в том, что у него-то как раз и не будет никакой свадьбы и что он вовсе не собирался досаждать бедной старушке обычными глупыми просьбами, просто хотел поговорить.
- А с чего ты решил, что Марушка старая? - спросила его собеседница. - Разве обязательно нужно быть в годах, чтобы писать песенки, которые люди поют в кабаках да на праздниках? Вовсе не обязательно! А может, я - Марушка!
"...Зачем знать Правду? Чтобы позже в ложь и в жухлые обманки переделать и людям, что соскучились по сплетням, с незрячим умиленьем передать? Ведь Правда - лишь свидетель беспристрастный, которому не нужен подвиг мелкий, ей дела нет до наших ухищрений, она одна - свидетельница слову!.."
- Да неужто же? - изумляется Айстар. - И ТЫ пишешь эти песни? Как может столь молодая девица так ладно кумекать?..
- А тут и понимать нечего, - в ответ ему Марушка. - Садишься себе под деревце, какое покрасивше, вспоминаешь, что есть в тебе хорошего - оно само в слова и выплескивается!
Подивился такому ответу Айстар, но ничего, поверил, даже обрадовался, первый раз поди встретил неглупую девку. Стали они разговаривать, но не про невест да про Принцеву печаль, а все больше о мелочах: про погоду, там, про урожаи и все такое прочее. А как наговорились, пришло время Айстару представляться, кто он да откуда. Беленькая наша красавица как услыхала, кого в гости дождалась, обрадовалась, заулыбалась, стала его в дом звать - чаю попить с крендельками, али ещё с чем попроще, мол, извините, крем-брюлле у нас нет!
А Принц и рад этому.
"... Сны калечат меня, убивают,
В них я - птица без крыльев, без перьев,
В них я - ангел, погрязший в неверье,
В них я - перышко, но не летаю!
В снах я знаю все то, что забыла,
Что не долго в потемках слоняться,
Что не стоит без битвы сдаваться,
Что не вечно мне ползать, бескрылой..."
И в эту же ночь видит Принц снова свою чернявую девицу с закрытыми глазами, но теперь уже и вовсе близко. Она к нему подходит, руки тянет, дрожащим голосом что-то просит, словно нищенка хлеб вымаливает. Попозже он и слова начал различать: "Забери меня с собой! - говорит женщина, да так жалостливо, сил нет слушать. - Забери, забери, забери! Я поняла теперь, поняла! Я не там красоту разглядела, где она есть! Она не дает ничего, ничего не отнимает. Я не хочу больше внешней красоты, глупо ее искать... Забери, забери..." А сама так плачет, так убивается, будто бы у нее горе какое. Принц удивился даже, думает, с чего бы это, когда он ее в жизни нашел, зачем во снах опять приходить? Не иначе - поскорей замуж хочет...
Утром он поразмыслил и решил взаправду поторопиться - мало ли, товар ходкий, того и гляди уведут, на свете, чай, охотников много, а она кого хочешь себе может выбирать! Вдохнул, выдохнул и отправился к своёй любушке...
Быстренько они столковались, да ведь такое дело быстро не делается, придется хоть пару неделек подождать.
А пока надо ж таки и их чем-то заполнить, вот голубочки наши и взяли моду в саду сидеть да беседовать. Айстар все больше умные разговоры заводит, а невестушка его на жизнь их возвращает (видать, и впрямь умудренная девка), но уж если совсем милого занесет - не отвертеться, она стишки какие почитает, из старых, Принц и присмиреет - охает, восхищается!
"Лишь моя боль больна, лишь моя жуть страшна, это я... это я... это я...
...вот в чем тайна и глупость людская..."
- Конечно, они меня любят, - усмехается ясной своей улыбкою Марушка, прижимая белую ручку к груди. - За что им меня не любить? Я же их Голос, их Песня! Я несу им красоту и утешение! Да разве можно меня не любить?
- Нет, - соглашается Айстар, - нельзя! Как нельзя не любить солнышко али соловья. Это же то, что есть в мире хорошего!
- Да, - его душенька вся раскраснелась уже от похвал, но ничего, держится, только взмахнет своёй кудрявой головкой - и смущения как не бывало! - Мне многие говорили, что я хороша!
- Не просто хороша, - не унимается Принц, - много бывает красивых людей, но все они пустые изнутри, как ступки, все только и умеют, что хвалиться и цену себе складывать, но ты-то другое дело! Как вот давеча во сне сама же мне подсказывала, что красоту не на лице ищут...
Марушка глазоньки голубеньки книзу опустила, засмущалась:
- Ты мне тоже иногда снишься...
"...А что мне жизнь и свет - не больше, чем мерцанье ночного светлячка в лесной траве, или пустой бутыли мутной содержанье, иль крошка снега на сырой земле..."
Шло время, и назначенный день свадьбы был уже не за горами. Все село
готовилось к нему, словно это самое что ни на есть главное событие со времен Великого потопа! Люди радовались, приносили подарки, поздравляли их, особенно Марушку, рассказывали, что всегда знали - быть ей королевой, поди и им самим легче станет жить с такою правительницей. Весточка эта быстро разнеслась, может, думает Принц, так она и до отца дойдет - порадует старика.
Но случилось по-другому, видать, и вправду говорят: сколько планов ни строй - у Господа на этот счет все равно свои соображения. Так и с нашим Принцем случилось. Дойти-то весточка дошла, а вот к чему привела - другое дело! Обрадовался король тем новостям али нет - того я не знаю, да и знала бы, забыла по глупой старой памяти (она у меня такие мелочи в себе не держит, а то ведь от излишка-то мозгов да мыслей и голова может лопнуть), а только шлет он в тот же день к сыну гонца, пока молодой Принц из названных мест не пропал.
Приезжает гонец к Айстару (он как раз со своёй невестой беседовал про будущую свадьбу - про наряды там, где жить будут, да, может, ещё про приданое), входит, ему по-королевскому обычаю кланяется и такое говорит:
- Велит вам, Ваше Высочество, батюшка-Царь отложить хоть на короткий срок свадебку да немедленно к нему приехать. От тоски ли али ещё от чего, только стал он за этот год стареть, болеть, боится, не дождется вас перед свои очи увидеть до смерти!
Доложил и пошел себе, чай, тоже не дурак, понимает, как такие вести Айстару придутся - небось, не до души, распечалится он, погорюет, с милкой своёй их захочет обговорить.
"...Каждый шаг - на перепутье, где пойдешь, оставив след? На песке и камнях ветхих, где живой-то жизни нет? Где война сечет по ранам, где находит свет на свет, где весь час в пути с тобою конь, топор да пять монет. Или может - золотою да в каменьях путь-тропой ты поскачешь понесешься за мечтою молодой? А она - ведет да тащит через судьбы да слова, а когда в лицо ей глянешь - нет, она не молода! Есть ещё одна дорога, еле видная, в туман, там блуждают смертны души, покупаясь на обман. Ищут странные виденья - эх, не сбиться бы с тропы, дверь, что видится немногим... А куда ступаешь ТЫ?"
Как услыхала Марушка новость - прямо сама не своя сделалась! Зарыдала-заплакала, с места вскочила, ножкою топнула. Розовенькие щечки у нее раскраснелись, волосы растрепались.
- Как же, - говорит, - я после такого людям в глаза смотреть буду? Меня же засмеют - жених перед свадьбой сбежал, только пятки сверкали! Предатель, обманщик, это ты сам все подстроил, чтобы меня опозорить да бросить! Чего ж я тебе такого плохого сделала?!
Это кричит и всякую прочую ерунду, знаете, как девки делают, когда в слезы ударяются, и свет им не мил, и все им враги - беда с ними, с этими слезами!
А Принц и подавно растерялся - не привык с такими вещами дела иметь. Ему бы утешить ее, успокоить, а он стоит, как пень, да глаза таращит, не понимает даже, с какой беды горе!
Ну, тогда уж Марушка и вовсе запричитала, ей это молчание вроде как подтверждение - да, изменил ей миленький! Она на него глазами своими разгоревшимися как зыркнет, как фыркнет и - прочь из дому, побежала вся в слезах к лесу... Сперва Принц и не сообразил даже, что произошло, а потом вдруг как дошло до него: это же она может с собой что-нибудь сделать, душа-то чувствительная, поэтическая, может, прямо сейчас его милушка головой в омут бросается!
Сорвался Айстар с места - и вслед за ней в рощу понесся, кричит, ищет...
"...Подойди ко мне, послушай, я глупа, глуха, не вижу, только, может быть, сквозь это сам собой проходит пламень, превращается чрез губы, выливается словами, истираненную душу надрывает, надрывает..."
Бежит Айстар, меж деревьев проламывается, бор все гуще да гуще становится, кроны у деревьев темнее, зеленее, сучья под ногами трещат - давно бы ему пора остановиться, а только не может он, да и не хочется. То там, то тут мелькнет вдруг красное пятнышко - туда и кидается, несется спасать свою Марушку. Единственное, что смущает - странно она как-то бежит, молча, без всхлипов, без криков, ну, и он себе молчит, да и толку голосить - лес загустел, все звуки поедает, собственных шагов уже не расслышать.
Долго ли Принц бежал, а только видит впереди - мелеет лес. Может, думает, я сквозь него пронесся навылет, пропустил свою милушку где-нибудь в чаще?.. Но совсем уж отчаяться не успел - слышит вдруг - ее голос!
Но, батюшки мои, до чего же странный это голос! Громкий, звонкий, отчаянный, все вроде, как обычно, да только с кем ей, голубоньке, в лесу-то разговаривать? Не иначе - с ума сошла, с деревьями начала беседы разводить.
Притаился Айстар, прислушивается, из-за деревьев приглядывается...
"...За хлопотами дня - остановись!
И вспомни про бездонность занебесья,
Про тьму могилы, про земную песню,
Про то, что птицы вечно рвутся ввысь.
Уж если им, пичужкам, так легко,
Что в небе кружат, не боясь увечья,
То как же ты поднялся б высоко -
В тебе ж душа теплится человечья!"
Смотрит Айстар, выходит его Марушка на берег озера - ни паники, ни истерики не осталось в ее лице - и начинает громко кричать что-то; слов ему издалека не слышно, потому, может, решился поближе подойти. Стал пробираться по пням да по корягам, как вдруг доносится из озера, из-под самой воды гул переливчатый, поверхность его то все гладкой была, а сейчас забурлила, вроде как похлебка в котелке закипает. Изумился Айстар, рот раскрыл, смотрит, что дальше будет...
А дальше около Марушкиного берега прямо из воды выползает мерзкое чудище - черное, огромное, распухшее, голова у него клыкастая, липкая, на драконью сильно смахивает. Вылазит, во весь свой огромный рост выпрямляется, лапы когтистые в землю впились (как отточенные плуги в нее вошли), стоит и чуток морду к Марушке наклоняет - слушается, значит.
"Э-э-э, - думает себе Айстар, - выходит, моя милая ещё и колдунья, повелительница драконов? Что ж, это полезно, такие твари в войне могут пригодиться..."
...Но не успел он этого додумать, как вдруг глянуло чудовище по сторонам, словно из опаски, не увидит ли кто, и заговорило человеческой речью, как вот мы сейчас с тобой разговариваем! Не так тихо, конечно, и голос больше на рев смахивает, но слова различаются:
- Чего опять пришла? - раскатистым басом, как и положено дракону, спрашивает.
А Марушка снова как забьется в истерике, по берегу носится, орет не своим голосом, руки заламывает, словно требует чего-то, а уродище молча на нее смотрит. Наконец, не вытерпело, спрашивает:
- Так чего тебе нужно, говори? Ты ж не медведь лесной, чтобы так реветь! Сама ведь знаешь, что нужна мне, спокойно проси. Неужто же не помогу?
- Ладно, - отвечает Марушка, слегка поутихнув. - Нужен мне прощальный стих, да такой, чтоб человек, которому я его дам, уже никогда не смог меня забыть и покинуть! Чтобы это был сильный стих, крепкий, как старое вино, не такой, как эти твои последние вздохи-ахи, поняла?!
Дракониха медленно кивнула, раскрыла зловонную пасть, и над озером и рощей понеслись слова да строки, накрывая собою все шорохи, птичьи голоса и плеск воды...
...Но последнее, что запомнил Айстар из этой сцены, прежде чем его вдруг сморило - от жары, должно быть, и он упал прямо на берегу без сил и сознания, - это были глаза ужасного чудовища, такие глубокие и грустные, что, казалось, нет в них даже места для чего-то веселого, наивного, чистого, как у Марушки, эти глаза застыли, обращенные куда-то вдаль, печальные, сильные, черные-черные, как ночь, и до боли знакомые...
|
"...Оставь меня, дай мне покой,
Дай счастье, коего не знаю,
Или возьми меня с собой,
Я здесь сама, как дым, растаю.
Возьми мои молитвы в путь,
И сны, в которых только солнце,
Иди вперед и не забудь -
Твой путь - любовь, она с тобой,
Как лучик в маленьком оконце.
Звезда, светящая тебе, -
Мои мечты, воспоминанья,
А ветер в парусах ладьи -
Мои пустые причитанья.
Так брось меня! Возьми с собой!
Оставь, дай волю, дай дыханье!
Я так хочу пойти с тобой,
Я - слезы, бури завыванье.
Я - хмель, я тот глоток вина,
Что утолит любую жажду.
Я - груз, я - ноша, я - зима,
Что вяжет шаг и вздох твой каждый.
Оставь же все, иди скорей,
Пока молчу, пока я вижу,
Иначе - смерть, я смерти злей.
Не стой так долго у дверей.
Уж пусть я лучше ненавижу..."
|
|
|
|
|
|
